| |
Экономика дополнения = Россия - Беларусь |
| |
Вспоминается, как в 1960-е годы европейские страны обсуждали варианты развития собственного «общего рынка». И это было интересно, так как исторических прецедентов просто не было. Единицей измерения тогда была только национальная экономика отдельной страны. Что, собственно, у нас и является исходной формулой. Даже в отношениях с Россией, которая, как и мы, является частью некоего общего союзного государства.
Общий рынок европейцев быстро формировал единое экономическое пространство труда, товаров и капитала. Начало было в товарном обмене. Но они, европейцы, быстро продвигались и по другим направлениям. При наличии сильных национальных капиталов финансовый трансферт и перевод активов в Европе убыстрялся заметно уже в начале их интеграционного пути. Капитал перетекал национальные границы, хотя сначала немцы опасались прихода английского капитала, англичане с подозрением смотрели на итальянский бизнес, который поднялся и на волне роста мафии. Что пугало и настораживало, особенно население. Рядом с вывозом капитала развивался и процесс трудовой миграции, что создавало условия формирования общего рынка труда. И повышения его совокупной производительной силы.
Так Европа шла к созданию процветающего континента, куда теперь стремятся попасть многие. А многие уже попали, и процветают? Да, но не совсем. Не безудержно процветают. О чем наши ньюсмейкеры без устали повторяют. Особенно «до и после» поездок в страны ЕС. Но ездить очень нравится.
Другое дело, когда нет капитала как институционализированной формы экономической жизни. Что и имеет место в случае с Беларусью, которая интегрируется весьма продолжительное время с Россией. Слишком продолжительное время, если смотреть с позиций спрессованного тайминга нынешнего столетия.
Объединяться капиталами, поддерживать и ускорять взаимопроникновение капиталов мы с россиянами пока эффективно просто не можем. У нас нет квалифицированного феномена «капитал». Он существует в первых эмбриональных формах, причем с известной задержкой в развитии. Статистически все, что может быть в широком смысле истолковано как «капитал», в Беларуси составляет менее 25% общих размеров собственности. В рамках существующих в Беларуси производственных отношений этот институт и капиталом, строго говоря, считать не следует. Ограничения на использование денег и иных ресурсов бизнесом, зарегулированность и изъятие капитала несудебными технологиями не может создать реальное наполнение феномена «капитал». Мы о нем можем говорить, но не использовать как экономическую категорию. В России несколько иначе, хотя также далеко от матрицы конкурентной рыночной экономики. Капитал там есть. Свой, родной, национальный. И меньше уже становится чужого.
Россия раскрутила свой капитал, вывела часть его за пределы своей национальной территории. При этом до недавнего времени 70% всего акционерного капитала России приходилось на иностранные портфельные инвестиции. Они очень быстро покинули страну, буквально за несколько последних месяцев 2008 г. Что вызвало замешательство у российских политиков, явно не готовых к такому повороту событий.
Об этом следовало бы задуматься. Войдя в Россию, иностранный портфельный капитал был, по своей сущности, спекулятивным. Слишком много «горячих денег» собралось в мировой экономике. Российские экономисты и политики переоценили институциональную роль иностранного капитала. Переоценили они и качество иностранного инвестора. Слишком много иллюзий было в начале 1990-х годов. Россияне с такими розовыми представлениями постепенно расстались. А иногда — и очень быстро. Когда стали терять миллиарды, заработанные годами за продажу своей невоспроизводимой нефти, и газа.
Понятно, что нас там не было. Мы не имели своей партнерской доли в добывающих компаниях. Наши нефтеперерабатывающие заводы полностью работают на частной нефти российских олигархов. Кремль закрывает и прикрывает эти группы интересов. Именно по этой причине нас и не подпустили к нефтеносным скважинам страны. Британцев и французов — да. Нас — нет.
Это принципиальный вопрос отношений России и Беларуси. Когда не разрабатываются общие активы, не происходит процесс взаимопроникновения собственности и активов, то на поверхности явлений остаются лишь торговые отношения. Торговля становится мишенью, тормозом развития. Как это ни парадоксально, но мы уже переросли чисто торговые потоки. Продажа мяса в Россию и покупка легковых автомобилей — это тормоз, а не результат. Совместное производство, холдинги и горизонтальная интеграция являются локомотивами развития двух стран. Умножителями такого развития.
А на самом деле развиваются не мультипликаторы, а «демультипликаторы». Была такая ручка возле коробки передач в армейских автомобилях 50-60-х годов прошлого столетия. По американской технической лексике так и называли свои части машин. Не умножение, а деление силы происходит сейчас на совместном политическом и экономическом пространстве.
Может, это и есть приближение момента истины? Пора бы. А так что получается? По существу? Обратим внимание на серьезные аргументы в развитии двух стран. По реальной значимости бегство иностранного капитала из России в 2008–2009 гг. в несколько раз опережало актуальность белорусско-российских экономических отношений. Но мы этого не хотели признавать, придумывали себе мифы особых отношений с Россией. Культурологически и исторически такая особенность была и есть. Она живет своей собственной исторической жизнью.
Как это ни парадоксально, белорусская элита расслабилась на волнах приливов и отливов отношений двух стран. Россияне не очень-то старались развивать такие рыночные, «капитальные», продвинутые отношения. Российская политическая элита сначала делила собственность. Часто неестественным образом, создавая негативные и уродливые образы своей собственной российской жизни. После дележа собственности настал период раздела сырьевых рынков и купания в черном золоте. Кремль и Садовое кольцо начали всего несколько лет тому назад делить деньги от продажи нефти и газа. Взрывной характер цен на нефть делал это занятие самозабвенным. Российская элита не придавала серьезного значения белорусским вопросам. Разве что по разнарядке. В соответствии с «планом» создания совместного государства. В рамках теории и практики «мух и котлет».
Наивность белорусской элиты заключалась в надежде на совместное светлое будущее. Но где и как? Мы думали по-своему, они — по-своему. Более цинично, если не лукавить. Политически фразеология была светлой, воодушевляющей. Но в основе экономических отношений — эгоизм и перфекционизм российской политики, как таковой. И догоняющий, дополняющий эгоизм Беларуси. Запоздалый, как и принято в нашей традиционной национальной манере экономической жизни.
Результат не замедлил сказаться. Точнее — результат замедлил сказаться. Странности и нелепости превращались в форму совместной деятельности. Что есть, и что развивается в отношениях Беларуси и России? Простой товарный обмен. Сначала он развивался в форме бартера (простая форма обращения товаров), затем конвертировался в развернутую форму обращения. И вышел на вариант денежной формы обращения. К концу 1990-х гг. мы и имели обычный «совместный рынок». Не «общий рынок», а обмен товарами. Как правило, без оформления таможенных ограничений. Но таможенные процедуры не исчезли.
Наши политики не совсем точно понимали природу российского капитала. Или вообще считали его второй или третьей производной от Кремля. Это неправильно. При всей исключительности неограниченной власти в России за всем уследить невозможно. Регулировать и контролировать все невозможно. Особенно в России нынешнего типа. И мы это чувствовали, но не очень понимали в силу завышенной этатизации собственного мышления. Да, в России государство ушло из регулирования ряда сегментов рынка. У нас же уход только впереди.
Мы полагаем, что решения и инициативы принадлежат Кремлю. В России произошло «перетекание» экономической власти к капиталу. К формам его ассоциированности. Так, союзы предпринимателей, объединения и ассоциации производителей постепенно вышли за свои корпоративные рамки, и перешли к лоббированию экономических интересов. Что происходило на сегментах рынка кондитерских изделий, рынка сахара. Теперь это стало происходить на рынках молока и мяса.
Российский лоббизм еще не смог подняться до вершин «адвокаси», когда обозначаются и реализуются интересы в пользу всех участников рынка. Нынешнее лоббирование часто ведет к болезненному восприятию такого протекционизма партнерами с завышенными советскими стереотипами жизни. Это относится именно к нам.
Однако ко многому наши полисимейкеры оказались не совсем готовы. Свою роль сыграл и белорусский ретардизм, этакая запоздалость мысли и действия. Поясню на примере.
Еще при советском экономическом строе многим экономистам было понятно, что отказ от планового регулирования создаст условия для решения фундаментальных проблем «развитого социализма». Из числа самых сложных назовем квартиры и продукты питания. С квартирами стало легче, просто они под руководством полисимейкеров стали недоступными по цене. Но в стране чистый приток квартир составляет 40 + 40 = 80 тысяч (освобождаемых в итоге смерти + построенные новые квартиры), что облегчает положение. Либо строй сам, либо жди. И ждут.
В отношении следующей фундаментальной проблемы в 70-80-х гг. ХХ века советские белорусы были зациклены на питании. Точнее, отсутствии хорошего и качественного выбора продуктов, так как по сравнению со Свердловском мы жили в коммунистическом продовольственном раю. Однако всем не хватало, очереди и синюшные бройлеры обнаруживали себя от Бреста до Магадана. На всей территории великого СССР.
С начала 1990-х гг. реформы в бывших социалистических странах показали, что успех рынка ведет сразу к новым проблемам: безработице и избытку продовольствия. Как только элиты правильно выстраивают рыночные институты, появляются безработные и масса лишних продуктов питания. Причем и не только по более высоким ценам. Цены могут и падать.
Наша, а также украинская или молдавская безработица стала скрываться в росте мобильности рабочей силы. Тысячи белорусов стали работать в России, имея более надежные условия, по сравнению с другими странами.
Кстати, именно такой общий рынок остался без внимания правительства, официальных экономических и социальных институтов. Рабочие эмигранты в России потенциально давали нам ежемесячно около 300 млн долларов внешних, практически скрытых доходов. За год такая сумма достигала 3,5–4 млрд долларов. Что явно способствовало росту уровня жизни белорусов и их семей. Именно такая схема соучастия быстрее всего развивалась вне «зоны ответственности» политиков. Но мы обходили вопросы стороной, деньги не считали. Жили своей бюрократической жизнью. Под крышей единого государства, Союзного государства. Странного и непонятного. От чего люди стали вести себя замечательным способом. Один из жителей Бреста требовал документа, удостоверяющего принадлежность его к Союзному государству. Но таких документов не было и нет. До сих пор. В ответ на настойчивые просьбы кто-то из чиновников придумал сделать такую запись в паспорте. В единственном экземпляре.
Последователей этого, активного по своей позиции, гражданина Союзного государства больше не нашлось. И едва ли теперь стоит надеяться на массовую акцию гражданского прозрения самих белорусов. В России вообще и в голову никому не приходило желание получить некие документы гражданина Союзного государства. Нет таких «инициативщиков». А присоединиться к России — несть числа активистов разных партий и движений.
А мы жили своей интеграционной жизнью и работали во имя союза. Не гоняясь за реформами. В глубине своей исконной сущности, понимая, что реформы дадут не только сладкие, но и горькие плоды. А время и пришло. Не просто мгновение, а поток времени, который надо успевать осмыслить и на который нужно реагировать.
Стало не хватать денег. Мы в одном проценте прироста ВВП, а Россия — в полдесятке минуса. Как-то сразу от российского рынка осталась ?. Есть «органы», хватает соглашений, а покупки белорусских товаров россиянами резко сократились. И другое стало хуже.
И вот с начала 2009 г. вся Беларусь стала убеждаться в том, что избыток продовольствия является и нашим отличительным признаком. С помощью России, которая стала защищать и свои экономические продовольственные интересы, мы становимся достаточно быстро страной с излишком продуктов питания. Наше мясо и молоко быстро переполняют склады, продовольственные предприятия и холодильники. Сначала магазинные, естественно.
А экономика — это не только станки и машины. Это и коровы, производители молока. С ними тоже возникли проблемы. Чего никто из белорусов и не хотел.
«МОЛОЧНЫЙ КЕЙС». КТО ВЫИГРАЕТ ПЕРСПЕКТИВУ?
Мы этого не ждали. Полагали, но не хотели себе в этом признаться. Так, буквально в июне 2009 г. возникло состояние когнитивного диссонанса у белорусских политиков и полисимейкеров в отношении ограничения доступа белорусских молочных продуктов на рынки России. Будем суровы к самим себе. Оптимистические ожидания и необоснованные перспективы в отношении российского рынка преобладали с самого начала 2009 г. Говоря о внешних трудностях на любых полях мировых рынков, мы не очень-то отдавали себе отчет об оценке собственных позиций.
Разберемся более конкретно и обстоятельно. Покупка белорусских молочных продуктов российскими торговыми фирмами является импортной операцией. И такой импорт россияне притормаживали разными путями. Где явно протекционистски, а где и конкурентно. Уже в 2008 г. наши продажи молочных продуктов в Россию были на уровне 98,7% от показателей 2007 г. Как видим, прироста не было, а даже наблюдалось небольшое снижение. Еще большее снижение было в 2007 г. по отношению к 2006 г., когда падение продаж молочных продуктов из Беларуси в Россию достигло 7,2%. Названные нами цифры рассчитаны по валовому физическому объему. Цены мы пока не трогаем, хотя именно их рост и подталкивал наш уход с российского рынка.
Таким образом, мы медленно, но верно покидали российский рынок. Меньше из года в год стали продавать молочных продуктов, изготовленных в Беларуси. Но это не было разновидностью и способом реализации российского протекционизма. Назревал чисто конкурентный конфликт. Мы снижали свои возможности и по причине высокой стоимости молока и продуктов из него, если сравнивать «ближние» регионы России. Особенно Калининград и Смоленск. В Калининградской области в 2008 г. белорусские молочные продукты, лидером которых был «Савушкин продукт», стали гораздо более дорогими. Российские производители молочных заводов Гусева, Полесска и других районов Калининградской области продавали в рознице литр молока по 19–26 рублей. Белорусское же стоило, в зависимости от сорта и качества, в рамках 35–55 рублей. Оно квалифицировалось покупателями как дорогое, хотя, безусловно, — качественное и хорошее.
Реально более низкими ценами россияне переориентировали своих потребителей на своих производителей. Этот процесс шел достаточно прямолинейно. Его не замечать было бы невозможно. Наши цены по своей природе могли быть и более низкими, но налогами сами же ухудшили положение своих ведущих экспортеров молочной отрасли.
С начала 2009 г. происходит мощная подвижка в нашем экспорте молока в Россию. Об этом не анализировали, не полемизировали ни экономисты, ни полисимейкеры. Что же это за подвижка случилась такая? Что мы оставили в немом молчании рынка? О чем не сообщаем нашим производителям и экономическому сообществу?
Выявим ситуацию. Исследование параметров нашего экспорта и импорта в Россию показывает, что в начале 2009 г. мы резко увеличили в физическом объеме продажи молока и молочных продуктов в Россию. Расчеты автора показывают, что в начале 2008 г. мы продавали по 27,8 тыс. тонн молока ежемесячно. Однако с начала 2009 г. наши продажи молока и молочных продуктов каждый месяц стали составлять по 38,2 тыс. тонн. Что это за динамика?
Тревожная для российских лоббистов. Темп увеличения присутствия белорусской молочной продукции на российском рынке стал составлять 1,37%. По существу, резко стала меняться «нарезка» российского рынка. Появился активный белорусский экспортер, который с первых месяцев стал продавать своей продукции на 37,4% больше, нежели это было в 2008 г. При этом специально обращаю внимание на то, что в 2009 г. из всего произведенного в Беларуси молока уровень его реализации на внутреннем и внешнем рынке составляет 85,1% (то означает его «рыночность»). Домашние хозяйства, колхозы и совхозы оставляют примерно всего 1/7 полученного молока. Для собственных целей, для потребления домашних хозяйств в сельской местности, где проживает меньше 1/3 населения страны.
Начался кризис, но интересно, что общие объемы производства молока в Беларуси в 2009 г. выросли на 9,3% только в течение первого квартала. Кризис кризисом, а коровы и доярки ведут свою собственную антикризисную политику. Такой прирост и в лучшие годы не получался. У нас сложилось именно так. С колокольни такого оптимизма и продавали в Россию молоко на 37,4% больше. То есть сами стали относительно меньше потреблять и заливать белорусским молоком своего нервничающего соседа. Кстати, а как это можно увеличить производство на 9%, а сбыт соседям больше, чем на 1/3? На собственном внутреннем рынке молочных продуктов покупали в целом больше. По Минску такой прирост составил 4,3%. Хотя масла животного и сыров стали покупать на 2–4% меньше в физическом объеме. Но вопрос в том, где взяли молочные продукты для такого прироста? Из естественных водохранилищ?
Но россияне что-то заподозрили в качестве. И в количестве. А переживать было за что. Могли ли такие показатели торговой экспансии остаться незамеченными? Если бы речь шла о «государственном» подходе, формальной оценке ситуации, то чиновники одной страны без особого рвения стали бы обсуждать данные проблемы. Или вообще их проблемами не стали считать. В силу формальности причин.
Но когда идет речь о защите российских фермеров и производителей молока, то мы уже имеем дело с организованной системой интересов. Причем для российских лоббистов цена вопроса достаточно высока. Это — один миллиард долларов. Или чуть меньше. Именно столько составляет реальный рынок продаж молочных продуктов из Беларуси в Россию. Ситуация становится совсем интересной, если мы обратимся к выгодам молочного рынка. Уже в прошлом году каждый литр молока, произведенного фермерами России, приносил при хорошей организации дела около 1 доллара дохода. До вычетов налогов, естественно. Но как считать налоги у аграриев, особенно фермеров? И это — выгода для россиян, специализирующихся на данном рынке.
Изменение позиционирования рынка молока привело к тому, что на молоке можно зарабатывать больше, чем на добыче и переработке нефти. Один литр бензина в России уже может стоить в 2 раза меньше, чем литр молока. В большинстве регионов это стало очень заметно, особенно в промышленных ареалах с плохо развитым молочным животноводством.
Таким образом, отдавать столь выгодный рынок белорусам у российских молочных ассоциаций желания нет, и объективно уже не будет. По этой причине медленно, но верно были введены качественные ограничения на сам продукт. «Молоко» в России стало биологическим продуктом. Из порошка произведенное «молоко» как таковое не считается, его можно называть разновидностями «молочного продукта». Конечно, это хорошо. Нам самим пора бы это сделать раньше следовало. Чтобы молоко было живым продуктом, а не суспензией белого цвета с небольшими процентами жира.
Анализ и исследование ситуации на экспортном молочном направлении Беларуси дает основания считать, что мы имеем дело с конкуренцией. Растет борьба на внутреннем рынке России. Само российское руководство защищает интересы своих лоббистов. Мы должны были такое ожидать. Да и что за наивность увеличить продажи своей продукции на 37% и радоваться успехам. Такую товарную инвазию едва ли кто перенесет. Сами бы что делали в случае такой активности иностранцам на нашем рынке?
Вторая ошибка наша состоит в том, что мы не создали спектр сильных брэндов на собственной территории. Если не говорить о наших лидерах. Но их пока было мало. И им собственные власти запрещали продавать продукцию даже в соседних областях. Феодализм бюрократической инициативы. А надо было помогать и выводить своих на новые уровни. Выдвигаться на мировые рубежи. А затем утверждаться всерьез и надолго на российской территории. Проникновение следовало бы делать с постепенной перекупкой российских молочных заводов.
Увы, время упустили. Что теперь грозит нам? Российский бизнес сначала задавит наши продажи на своем внутреннем рынке. Мы (а в каждом районе есть молочные заводы и цеха молочной продукции) затрещим по финансовым швам. Перепроизводство, нехватка денег. Нечем расплачиваться с поставщиками — населением, колхозами и совхозами. Снежный ком проблем.
И тут нас можно брать тепленькими. Едва ли за год или несколько месяцев развернемся по иным векторам экспорта. И молочный миллиард, через выкупленные россиянами предприятия, будет оседать в карманах российского молочного лобби. Тема белорусского молока закрывается на продолжительное время. Бизнес на молоке, действительно, будет эффективнее бизнеса на нефти. Это впереди, совсем скоро.
Как мы будем защищать свои национальные экономические интересы? Это также интересно. Для политиков и чиновников места для подвигов предостаточно. Но временные решения будут не в нашу пользу. Об этом стоит помнить и держать ухо востро.
И приходит время новой экономической политики. Активной стратегии и поддержки национального бизнеса. Сейчас и как можно более изобретательно. И это мы умеем.
Леонид Заико, научный обозреватель
Газета "Антикризисное управление", №6(12) за июнь 2009 года
Источник "Антикризисное управление", №6(12) за июнь 2009 года
|
|
|
